• Уполномоченный по правам ребёнка в Москве Ольга Ярославская в программе «Умные парни». 24.11.2021.

    15:00 Ноя. 24, 2021

    В гостях

    Ольга Ярославская

    уполномоченный по правам ребёнка в Москве

    Полное интервью смотрите на нашем YouTube-канале.

    Е.ВОЛГИНА: 15 часов 06 минут в столице. У микрофона Евгения Волгина, радиостанция «Говорит Москва», программа «Умные парни». Ольга Ярославская к нам пришла, уполномоченный по правам ребёнка в Москве. Ольга Владимировна, вас приветствую, здравствуйте.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Здравствуйте, Евгения. 

    Е.ВОЛГИНА: Наши координаты: 7373-94-8 — телефон; SMS +7-925-8888-94-8; Telegram для ваших сообщений — govoritmskbot; YouTube-канал — «Говорит Москва» — стрим там начался, поэтому, пожалуйста, подключайтесь, можно свои вопросы отправлять туда в чат тоже. Все остальные координаты я вам перечислила.

    Но начнём мы с отцовства, потому что сейчас вроде бы феминизм в моде, и мы вроде бы не должны говорить. Только про матерей. Нет, мы начнём с отцов, потому что прошёл, оказывается, аж целый конгресс по отцовству. И возникает вопрос: а что это за конгресс, что это за мероприятия такие и получается ли, что отцов стали замечать в семье? 

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Евгения, там немножечко не так, чуть-чуть.

    Е.ВОЛГИНА: Поправляйте тогда.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Форум московских отцов прошёл на площадке Общественной палаты Российской Федерации. Почему, собственно, такая необходимость возникла? Вы знаете, не было бы счастья — да несчастье помогло. В период пандемии, когда все оказались запертыми в своих четырёх стенах, папы поняли, что они не очень знают: а что делать с детьми надо. Потому что у нас, к сожалению, исторически так сложилось, если в историю уйти, то аграрная страна была. И у нас в основном отцовство зарождено домостроем, и рождено аграрной семьёй, то есть крестьянской.

    Е.ВОЛГИНА: Патриархальной.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Где без папы жизни вообще не было, то есть невозможно было выжить без отца. И все истории воспитания труда были возложены, кстати, на отца, а не на мать. После того когда мы все быстро подались в города, и мы стали урбанистическим обществом, и начиная с 1980-х у нас практически очень малый процент стал многодетных семей, хотя в послевоенное время было очень много многодетных семей, после 80-х стал упадок происходить. Почему? Потому что всё стало совершенно по-другому: папа стал зарабатывать денег, приносить деньгами; мама — вести хозяйство и при этом ещё работать. И ещё наше коммунистическое, социалистическое воспитание, очень многие учения говорили о том, что ребёнка надо изъять из семьи. Родители пускай работают и строят коммунизм, а мы детей ваших воспитаем.  И через это поколение мы имеем то, что сейчас имеем — то, что мы не умеем общаться с детьми; то, что мы не очень понимаем ценность семьи, детства и очень многие вещи. Вообще очень многие вещи у нас искажены.

    Е.ВОЛГИНА: И родительства.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Ответственного родительства. Пандемия как бы выплеснула и подчеркнула, что надо с этим что-то делать. Могу сказать, что Совет отцов Москвы при уполномоченном организовывал огромное количество вебинаров, интерес в интернете и количество просмотров, между прочим, порядка трёх миллионов было. Этим не все могут похвастаться. 

    Е.ВОЛГИНА: Ого! Так.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: И это меня подтолкнуло к тому, что этой темой надо заниматься очень плотно и надо предлагать различные варианты вовлечения отца в жизнь ребёнка. Т.е. есть чёткий запрос: а что мне делать? Потому что папа работает, работает, работает; ВЦИОМ говорит о том, что российские отцы проводят со своими детьми 10-15 минут в день; о каком воспитании здесь идёт речь? А в выходные мы идём в ту инфраструктуру, которую нам предлагают, то есть это лазелки, скалодромы, зоопарки. Но это не воспитание. Это опять не контакт. Поэтому мы эту тему обсуждали — что такое отцовство.

    Е.ВОЛГИНА: Как вы думаете, они сами туда пошли или жёны подтолкнули?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Очень хороший вопрос! Во-первых, с этого года указом президента был назначен День отца — это третье воскресенье октября, и 17 октября в этом году выпало (мы как раз успели), мы собрались на площадке, очень гостеприимной, Воробьёвых гор.  И у нас была онлайн-трансляция; нас просмотрело 300 тысяч пользователей. А когда мы стали смотреть: кто они; 75% из них — женщины. Меня это удивило. Но знаете что порадовало: порадовала география — это весь мир.

    Е.ВОЛГИНА: Весь мир посмотрел всё-таки.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: То есть, это не только Россия. И я не знаю, что там делала Дания, Германия, Бельгия, Штаты. Я не знаю, что там делали эти люди. При этом это была просто беседа, это не было какое-то великое действо.

    Е.ВОЛГИНА: Как вы себе сами видите трансформацию роли отца в семье? Потому что мы понимаем, что там взаимодействие с ребёнком идёт не на базе инстинктов, как у матери, в большей степени, а на социальной базе. Мужчина начинает подходить к детям, когда дети более-менее могут свою мысль выразить; с ним можно поговорить, походить, а не различать — плачет он, потому что ему больно, или плачет, потому что он есть хочет. 

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Евгения, вы попали в ловушку — в стереотипную, в которую все попадают. Я отвечу так: я совсем недавно была в Морозовской больнице, где лежат недоношенные дети, эти «малепуськи», которые по килограмму. Захожу в палату с разрешения, естественно, папы и мамы, и вижу картину: сидит мужчина очень брутальный, с татуировками, большой по виду, я понимаю, что это большой человек; коротко стрижен, весь накачанный. Он сидит в низком кресле, у него на груди лежит ребёночек… 

    Е.ВОЛГИНА: Полкило.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Который меньше его ладони. Потому что есть такая методика, «Кенгуру» называется, когда ребёнок ещё сам кушать не может (через зонд), но при этом он должен слышать сердцебиение родителей. Когда я увидела эту картину, я хоть сейчас заплачу. Я испугалась, думаю «может, с мамой что-то случилось», бывает же; я говорю «а что у вас с мамой?» — «Мама отдыхает. Мы меняемся».   

    Е.ВОЛГИНА: Как трогательно.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: С этого начинается отцовство. Когда мы говорим «подрастёт, пойдёт в школу, я с ним займусь» — поздно, нельзя так. Надо здесь и сейчас. На форуме я как раз высказала мысль о том, что есть опыт западных стран по поводу декрета. У нас разрешено в законодательстве, предусмотрен декрет, но у нас «или — или». 

    Е.ВОЛГИНА: Кто-то один должен быть.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Они могут меняться: часть декрета — папа, часть декрета — мама.

    Е.ВОЛГИНА: Но не одновременно.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Там и бабушка, и дедушка, все могут взять декрет, но не одновременно. У нас единственное послабление для папы — это пять дней; работодатель не имеет права ему отказать, если он за свой счёт возьмёт после родов мамы. Но мне кажется, если мы говорим о сплочении, о вовлечении папы сразу, то нам надо, например, до года… Я понимаю, может быть, не надо сразу, папа не хочет, разные могут быть обстоятельства, не принуждать. Пять дней к родам папе дают. Дать возможность мужчине, например, две недели оплачиваемого отпуска (помимо основного), который он будет проводить с семьёй, именно поддержать семью. Мне кажется, страна взяла политику на ценность детства — это отражается в Конституции, в законодательных актах, движение пошло навстречу семье. Я рада.   

    Е.ВОЛГИНА: Это, может быть, новое поколение просто.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Совершенно верно. Так давайте дальше, давайте поможем семье. Вообще мне кажется, когда мы говорим «давайте помогать детям», я всё время говорю «давайте поможем семье». Потому что не бывает ребёнка без семьи. Любой ребёнок не с неба падает. 

    Е.ВОЛГИНА: Тогда странно, что у нас есть отдельно День отца, отдельно День матери, который будет 28 ноября, насколько я понимаю, отмечаться. Почему нет просто дня родителя?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: У нас есть с вами День семьи и верности.

    Е.ВОЛГИНА: 8 июля.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Конечно. У нас, по идее, логический цикл завершён. Т.е. у нас День семьи, верности есть, у нас есть День матери, есть День отца. Я, честно говоря, действительно всё время сокрушаюсь, как бывший директор школы, что День семьи происходит в летние каникулы, и к сожалению, это проходит мимо ребят, мимо детей, и остаётся на совести семьи. Ну, как есть. Потом ещё период отпусков. Надеюсь, что информативно мы отработаем с годами, и это будет большим-большим праздником. 

    Е.ВОЛГИНА: А целеполагание Дня отца и целеполагание Дня матери? Просто отметить, что есть такие «единицы», такие «роли» — есть роль отца, есть роль матери и так далее. Какую функцию праздники несут в себе фундаментальную?    

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Мне кажется, так как это закреплено государственными указами, это, прежде всего, подчёркивает внимание государства к семье — что для государства важна и роль матери, но так же и важна роль отца. Я ни за белых, я ни за красных (правильно вы говорите), я за семью — за полноценную, традиционную семью.

    Мне кажется, тот процент разводов, та лёгкость отношений, которая сейчас модна в совместном проживании потенциальных мам и пап, к хорошему не приводит.  

    Е.ВОЛГИНА: А как надо? Люди говорят: «А что, надо страдать, что ли?».

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Нет, не надо страдать, надо ответственно относиться. Надо понимать, что от совместного проживания рождаются дети. Врачи говорят, чтобы ребёнок был полноценный, его надо рожать до 26 лет. А мы с вами карьерой занимаемся и рожаем после.

    Е.ВОЛГИНА: Я в 28 родила.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Хорошо.

    Е.ВОЛГИНА: По грани прошла.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: По грани. Это же не я говорю, это врачи говорят, наука говорит. А женщины строят карьеру. Мужчина тоже не особенно, и курение, и спокойное отношение к алкоголю.

    Е.ВОЛГИНА: Я поэтому понимаю женщин, которые говорят про карьеру. Потому что в случае чего он уйдёт и будет свободным, а она останется с ребёнком.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Поэтому надо заниматься институтом семьи; корень, который у нас обрезан, надо проращивать.

    Е.ВОЛГИНА: Ольга Владимировна, вам не кажется, что сейчас кризис, с которым мы сталкиваемся, это естественное следствие того опыта и тех устоев, которые были, будем говорить так: вследствие развития человеческой цивилизации трансформировались, нельзя говорить «разрушены», потому что женщина не работала, должна была заниматься семьёй; Советский Союз — оба работали, государство воспитывало. Потом ситуация кардинально поменялась. И многие мужчины, например, не готовы, что их женщина тоже зарабатывает, может быть зарабатывает больше, и пытаются её втиснуть в узкие рамки, которые были при царе Горохе. Ты сиди, денег у меня проси, я ещё подумаю «а надо ли мне покупать дополнительный килограмм яблок для ребёнка или пусть он ест суп». Это же стандартная история, в которой женщина оказывается заложницей. Поэтому это естественное желание, как мне кажется, создать свою подушку безопасности. Да, это грозит матриархатом, безусловно, но это переходный период. Разве нет? То есть и мужчинам надо к этому трансформироваться.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Вы знаете, Жень, мне кажется, что всё начинается с любви. Всё начинается с любви, без этого ничего не бывает. Если я выбираю себе мужчину, и я начинаю думать о том, что мне нужна подушка безопасности — слушайте, не выбирайте такого мужчину. Я почему сказала о лёгкости отношений, о нашем невнимании к тому — как-нибудь, я сама заработаю потом, а сейчас пока буду, потому что мне по какой-то причине надо, выгодно и так далее. Мне кажется, что нам надо всем немножко протрезвиться и заглянуть внутрь себя и понять «а что я, собственно, в итоге хочу». Потому что, мне кажется, если каждый посмотрит внутрь себя и посмотрит «а какой я в 50 лет», может быть план его жизни будет другой.

    Е.ВОЛГИНА: Есть такая проблема, безусловно.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я могу вам сказать про себя, я прошла традиционно все стадии. У меня была первая любовь, у мужа была первая любовь — мы поженились. У нас была первая любовь, это были первые такие чувства. И я вам могу сказать: у меня вообще в голове не было; нам нечего было есть банально! Были такие времена, когда это действительно было так. Это был 1985 год, это была трагедия. Мы оба занимались профессионально спортом, получали какие-то копейки. Родители нас «отрезали», сказали: «Если вы решили пожениться (мне было 18, ему 22), ну и живите самостоятельно».  

    Е.ВОЛГИНА: Еда закончилась в восьмидесятом, примерно.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Еда закончилась для нашей семьи вообще. Мы выживали, и мы выжили. 

    Е.ВОЛГИНА: Вы думаете, комфорт развращает, не привыкли к трудностям?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Нет. Я не к тому, вы не услышали главного. Это было первое чувство, это была настоящая любовь, которая дала нам возможность всё преодолеть, потому что мы стояли спиной друг к другу.

    Е.ВОЛГИНА: Это же уникальный случай.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да ну нет, это не уникальный случай. Если вы начинаете всё с любви, умеете прислушиваться к себе, если вы верите в любовь и ведёте нормальный образ жизни, несмотря, извините, на ходы отступления — что я иду за тебя замуж, но у меня есть ход к отступлению.

    Е.ВОЛГИНА: Любовь прошла, да.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Зачем вам выходить замуж тогда?

    Е.ВОЛГИНА: Поэтому люди не расписываются.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Ищите, верьте. Это тоже говорит о том, что нам надо воспитывать взрослое поколение. Детский совет при уполномоченном, у меня ребята есть (10-11 класс), они задают вопрос каждый год один и тот же: Ольга Владимировна, всё отлично, и в школе хорошо, всему нас учат, нас только жизни не учат; даже познакомиться с парнем мы не можем. Почему интернет? Потому что проще через интернет стало познакомиться, чем с человеком поговорить.

    Е.ВОЛГИНА: Конечно.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Ничего себе «конечно». Это разве нормально?

    Е.ВОЛГИНА: А я не знаю. Такого же раньше не было, понимаете.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Не было.

    Е.ВОЛГИНА: Более того, скорее всего, и ваши родители тоже в какой-то степени про своих детей говорили «вот они туда пошли, это же не нормально, в конце концов».

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Ну да, вспоминаем дискотеки.

    Е.ВОЛГИНА: Конечно!

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Все мамы валокордин пили с корвалолом. Хотя в деревне тоже когда-то были танцы и всякие истории. 

    Е.ВОЛГИНА: Про демографию мы как раз с вами продолжим. Какой функционал со стороны государства вы видите, чтобы подталкивать людей к тому, чтобы рожать? Потому что у людей (даже по эсэмэскам я вижу) есть претензии. Женщина рожает, безусловно, не для государства, не для мужчин; она рожает для себя из расчёта того, скольких она детей сможет прокормить. Ну, не у всех женщин, безусловно, так. Но всегда возникает вопрос к государству: а государство мне тогда что обеспечит? Верный ли это подход?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я почему-то думаю, что это верный подход. Как бы мы сейчас ни говорили «да, женщина рожает для себя», и папа для себя рожает, нормальная полноценная семья хочет иметь детей. Но мы не забываем, что любой из нас, и я, и вы, и дети — это экономическая единица. И дети, которых мы потенциально для себя рожаем, — это экономическая единица, которая будет работать, будет платить налоги, будет содержать всё государство. И так строится всё. Почему демографическая яма опасна — потому что, извините, у нас не будет людей.

    Е.ВОЛГИНА: Рабочих рук.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Рабочих рук не будет.

    Е.ВОЛГИНА: Роботы все будет! Боже мой!

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: О-ё-ёй.

    Е.ВОЛГИНА: Ольга Владимировна, вы же знает эту логику, которая бывает. 

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Подождите. Хочу сказать, что сегодня для семьи делается достаточно. Если мы возьмём то, что было десять лет назад и сейчас, это совершенно разные вещи. Посмотрите, что творится с материнским капиталом: его индексируют, его увеличивают — это раз. Но мне кажется, что для молодой семьи (по опросам) самое главное — это вопрос жилья. И здесь, безусловно, нам нужны практически нулевые ипотеки. Потому что без жилья — ну куда?

    Е.ВОЛГИНА: Ну да.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Жильё — это первое место. Потом, инфраструктура детская. То есть мы должны чётко понимать, что достаточное количество детских садов, школ, поликлиник и так далее; что хорошо развита медицина. И самое главное — чтобы у нас была стабильная политическая ситуация. В том числе и в образовании. У нас вчера был такой…

    Е.ВОЛГИНА: Всплеск!

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Всплеск!

    Е.ВОЛГИНА: Да, мы с вами об одном и том же говорим, видимо.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Абсолютно. И я понимаю, мы только все успокоились…

    Е.ВОЛГИНА: И тут глава Следственного комитета говорит: «ЕГЭ — это пытка для детей».

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Пытка! Мы пытаем детей! Я про себя хочу сказать: я с большим уважением отношусь к руководителю Следственного комитета, но при этом я же не позволяю себе сказать: «Вы знаете, в советское время у нас педофилов было меньше». Слушайте, каждый должен своим делом заниматься. Нельзя ЕГЭ отменять, его нельзя отменять, это абсолютно независимая оценка качественного образования ребёнка, которое позволяет каждому ребёнку из глубинки сдать достойно экзамен, и талантливым детям приехать в вуз страны. Сама, будучи выпускницей, с медалью, школы, хотела поступить в медицинский. Мне мама честно сказала: «Доча, нет у меня денег, чтобы ты в медицинский поступала».

    Е.ВОЛГИНА: А с ЕГЭ бы получилось?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Получилось бы! Вот хорошего медика потеряли. А мне кажется, из меня бы хороший врач получился. 

    Е.ВОЛГИНА: Из вас директор школы, а потом омбудсмен получился в итоге.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да, господь не обидел. Тем не менее, мечта была иная, понимаете. Сейчас детские мечты могут воплощаться, и они не от кошелька родителей зависят, они зависят от способности ребёнка. Я, как директор школы, утверждаю: если ваш ребёнок не прогуливает школу, если он у вас тяжко не болеет по полгода, если он посещает все занятия и качественно выполняет домашнее задание — он сто процентов, без каких-либо репетиторов, сдаст ЕГЭ. Не надо волноваться! Но если вы хотите на бюджет в очень престижный вуз — извините, ребята, там надо постараться. Вот там уже другая история.  

    Е.ВОЛГИНА: Ваши коллеги из сферы образования, которые так или иначе бьют тревогу: говорят, что постоянно ФГОСы меняются, это меняется, то меняется — это не про то, что нестабильна система образования, или те преобразования, которые в ней происходят, мы просто сейчас находимся в переходном периоде? Да, с ЕГЭ закрепились, а всё остальное — туда-сюда. 

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Стоп. ФГОСы не меняются многие годы. Они постепенно вводятся. Они придуманы при царе Горохе ещё. Они вводятся постепенно, что, кстати, очень правильно. Они не свалились все, они ступенями вводятся. Что касается содержательной части. Смотрите, есть форма сдачи ЕГЭ, и мы говорим про форму (это бланки, независимо и так далее), а есть содержательная часть ЕГЭ. Содержательная часть ЕГЭ всегда меняется, но всегда в лучшую сторону, в содержательную сторону с учётом интересов ученика. Мне бы хотелось, чтобы здесь министерство просвещения задумалось, вот о чём. Потому что сейчас у нас система ЕГЭ (если мы говорим про ЕГЭ и как можно его усовершенствовать), мне кажется, что есть смысл рассмотреть вот какой вариант. Сейчас у нас ребёнок для системы.   

    Е.ВОЛГИНА: Он должен встроиться.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Он должен встроиться в определённый график, который утверждён Минпросом, в одно и то же время, прийти на все пункты, и все одновременно — зайти, сдать; все, как солдаты простроились и шеренгой пошли. 

    Е.ВОЛГИНА: И строем.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: А мне кажется, что здесь как раз есть смысл поговорить о том, что ребёнок должен сдавать ЕГЭ, когда он готов. Я сказала: я курс базовой математики (у нас же есть профильная математика) сейчас могу сдать в десятом классе. Ведь пошло уже Минпрос на то, что я математику (ЕГЭ) могу сдать в десятом классе — базовый уровень. Какие проблемы? Вы сказали «а», давайте дальше, ребята, давайте, развивайте! Пускай дети сдают тогда, когда им удобно. У нас есть дети талантливые, например, в биологии. Он победитель. Почему ему ЕГЭ нельзя раньше сдать, если он готов? Ну почему ему надо вместе со всеми?

    Е.ВОЛГИНА: Под камерами.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Это тоже под камерами! Никто не говорит, что не должно быть камер! Под камерами, со всем порядком. У нас в Москве есть Московский центр качества образования.

    Е.ВОЛГИНА: Да, есть такое.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: У нас любой, вы, я, в любой момент можем туда прийти, любой предмет сдать ЕГЭ.

    Е.ВОЛГИНА: Ой, я боюсь!

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Подождите. У нас есть эта возможность.

    Е.ВОЛГИНА: Я понимаю, проверить. Да, безусловно, конечно.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Так почему это нельзя сделать любому ребёнку и зачитать оценку, если он готов. 

    Е.ВОЛГИНА: Вы сказали, что «ребёнок для системы», а, как мне кажется, проблема в том, что действительно дети для системы, и плюс у нас не самое чадолюбивое общество, да и государство в целом. Он только родился, а он уже должен, а не про его потребности, понимаете. Надо, чтобы всё было удобно — дети должны подстраиваться. Здесь, может быть, фундаментальная проблема?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я согласна, что наше общество к детству относится недоброжелательно в основном. Я признаю это. Почему? Потому что ценности детства, как ценность — ребёнок, этот килограммовый ребёнок — он уже ценность. У нас этого нет.  

    Е.ВОЛГИНА: Ольга Ярославская с нами, уполномоченный по правам ребёнка в Москве. После информационного выпуска продолжим. Стрим в YouTube — канал «Говорит Москва». Пожалуйста, подключайтесь.

    НОВОСТИ

    Е.ВОЛГИНА: 15:36 в столице, программа «Умные парни», у микрофона Евгения Волгина. Ольга Ярославская с нами, уполномоченный по правам ребёнка в Москве. Остановились мы с вами на том, что у нас проблемы с чадолюбием в обществе.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да, такая история есть. И мне кажется, что действительно пока мы не переболеем этим.., мы должны вырасти. С чего я это беру и почему я считаю, что имею право так говорить, потому что ко мне, как уполномоченному, очень часто обращаются. Я это говорю на основе статистики. Очень часто обращаются семьи, которые находятся в каком-то отчаянном положении. И вы не поверите, любая сторона, которая обращается при разводе к уполномоченному, не имеет, на мой взгляд, хорошего реноме. Почему? Потому что есть решение суда: ребёнок определён, с кем жить; порядок общения. Ребёнок выкрадывается следующей стороной; никто не думает, что ребёнок испытывает при этом; ему начинают говорить «мама плохая» или «папа плохой», «бабушка бывшая плохая» и так далее. Ребёнка рвут на части.

    Я призываю всех: вы должны понять, это для вас, может быть, человек, которого вы любили, жили, делили быт и постель, — он стал для вас плохой, но для ребёнка вы остаётесь хорошими. Он любит вас одинаково. Поделить ребёнка и сказать ребёнку «папа стал плохим» или «мама стала плохой» (там все хороши) — это неправильно, это разрушает психику ребёнка. Надо находить в себе силы договариваться во имя ребёнка. А сил мы этих в себе не ищем, потому что «мне же плохо», «он же подлец», «она же змея подколодная», а ребёнок делится, как чемодан, через запятую. И это мне позволяет как раз говорить о том, что не ценят родители своего чада, не думают они про ребёнка, прежде всего. Потому что если бы они ставили ребёнка впереди всего — они бы сначала договорились, а потом бы разводились. И точно не шли бы ни в какие суды.

    У нас, тем более, пожалуйста, есть все инструменты: есть закон о медиации, есть медиативное досудебное соглашение, есть семейные центры, 29 — в Москве, где работают бесплатно медиаторы, только придите, попросите помощи, вас посадят за стол переговоров, вас помирят; по крайней мере, вы ребёнка своего спасёте. Не пользуются этим инструментом. Зачем? Проще шашкой махать, да в суды идти, да ребёнка воровать друг у друга.  

    Е.ВОЛГИНА: В этой связи про детей взрослых, подросших, у которых возникали те или иные сложности. Возможно, как раз из-за того, что в детстве, например, делили. Федеральный омбудсмен, персона новая, госпожа Львова-Белова предложила создать единый центр по работе с трудными подростками. Как вы видите сами эту работу? Потому что она говорит: надо прорабатывать суицидальные проявления детей и каким-то образом профилактировать деструктивное поведение.  

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я рассматриваю это, как центр научно-методической поддержки. Как я это вижу, это ни в коем случае, чтобы не было у нас картины, что мы в одном месте соберём детей, который находятся в трудной жизненной ситуации.

    Е.ВОЛГИНА: Макаренко.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да. И их поделим. Ты в трудной жизненной ситуации, ты вообще в безнадёжной, а ты на комиссии. Нет. Дети как были на своих местах, как ими занимались школа, как ими занимались дворцы творчества, комиссия несовершеннолетних и так далее. А этот центр — это центр научно-методической поддержки лучших практик, где будут сконцентрированы лучшие методики, где будет это обсуждаться, это площадка. Я понимаю это именно так. Но никаким образом нельзя делить детей. Дети все замечательно хорошие. И вообще в каждом несчастье ребёнка виноват взрослый. И если у нас есть трудный подросток, давайте откручивать цепочку и говорить «а кто сделал этого подростка трудным?». 

    Е.ВОЛГИНА: А что тогда происходит в сиротских учреждениях? Это же, правда, какой-то ужас, кадры ужасные, которые в последние дни были. 

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Евгения, у нас есть соглашение негласное: я не комментирую то, что не находится на моей территории, на территории Москвы. Это вам нужно общаться с другими омбудсменами. Я могу сказать только про Москву. Первое, в Москве нет детских домов; в Москве есть Центр семейного содействия. Условия пребывания ребят в Центрах семейного содействия приближены, как возможно государство могло сделать, оно сделало, — к семье. Ребята живут по восемь человек (как правило, максимум восемь) в семьях, то есть у них есть своя квартира, у них есть своя раздевалка, у них есть своя кухня, у них есть своя гостиная, спальни, да. Но это не мамы и не папы. Да, это государственные люди с зарплатами — это воспитатели, няни, педагоги допобразования и так далее. В школу дети ходят как обычный ребёнок.

    Что касается статистики, 93% ребят, имеющих статус, проживают в приёмных семьях. 93% в Москве детей проживают в приёмных семьях, в нормальных приёмных семьях. И только 1 400 детей на всю Москву — это те дети, которые проживают в Центрах семейного содействия. И я считаю, что надо дальше продолжать работу по развитию сети семейных центров.

    У нас сейчас для того чтобы стать опекуном, уважаемые радиослушатели, не бойтесь этого. Для того чтобы стать опекуном или попечителем ребёнка, вам необходимо пройти курс школы приёмных родителей. Эти темпы наращиваются. По-моему, сейчас в Москве их 29 или 32, я могу ошибиться, потому что их открывается всё больше и больше каждый год. Это потрясающий онлайн-курс и очные есть собеседования, где вам ответят на все злободневные вопросы. И мне кажется, если мы с вами можем и чувствуем в себе силы принять ребёнка на воспитание, разного возраста, быть наставником; например, можно взять подростка, брать ребят на гостевой режим; если вы чувствуете в себе эти силы — обращайтесь в центры, департамент соцзащиты, вся информация есть на сайтах. И, пожалуйста, проходите школу приёмных родителей. Возможно, вы найдёте себе ещё одного младшего друга.  

    Е.ВОЛГИНА: Потому что многие боятся как раз бюрократии в это вопросе. То есть потребность у человека есть, силы у него есть, но он боится бюрократии.                              

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Максимально процедура упрощена. Ну, как бюрократия? Без школы приёмных родителей, без сертификата вам ребёнка не дадут.

    Е.ВОЛГИНА: Возвращаясь к теме поддержки трудных подростков, деток, которым дают такой статус, понятно, что, как мне кажется, очень часто проблема в линейном восприятии этого, то есть, это проблема ребёнка, ну вот он таким родился. Ну, может быть, у него действительно в семье что-то случилось. Но каким-то образом то ли общество должно его сломать, то ли он сам должен подстроиться, а то иначе не получится, его предадут остракизму. Вопрос другой. Есть ведомства, которые говорят «а давайте бороться, например, с каким-то деструктивным контентом в интернете, потому что дети все в интернете, на улицах их нет,  и поэтому всё зло в интернете». Вы видите здесь потребность в системной работе с интернетом? Не знаю, аниме какое-нибудь, ещё что-то?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я вижу потребность, прежде всего, в занятости подростков. Понимаете, наличие огромного количества свободного времени и отсутствие мотивации к какому-либо положительному действию — занятию спортом, в походы ходить, книжки читать… 

    Е.ВОЛГИНА: Созиданию.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Созидать, творчество. Если это не заложено… Это закладывается в младшем школьном возрасте, это закладывается не в подростковом, это поздно. В младшем школьном. А куда время девать? Тогда у нас получается прекрасная история: интернет нам подкидывает массу деструктивных возможностей. Я бы могла сказать, что если ребёнок играет в компьютерные игры, это не самое страшное уже сейчас, что может быть. Москва тоже с этим справилась, кстати.  

    Е.ВОЛГИНА: С чем?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: В Москве работает кибершкола. Если действительно вы видите, что это ваших детей хобби, которое перерастает в их профессиональный интерес, у вас есть выход: отдавайте его в кибершколу, где он получит полноценное, очень хорошее общее образование, при этом не отрываясь от своего любимого дела. И при этом он будет профориентирован так, что там уже очередь за этими детьми стоит из работодателей. Поэтому, мне кажется, с этим мы поборолись. Но есть же деструктивных контент, есть то, что разрушает ребят: это буллинг, это насилие, это то, что потом выливается в его жизнь и выливается на улицы.   

    Е.ВОЛГИНА: А здесь какой инструментарий может быть?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Здесь к господину Бастрыкину вопрос: а давайте мы это всё будем глушить, давайте мы всё будем чистить? Я знаю точно, у нас есть статистика, что огромное количество закрывается практически ежедневно, мы просто как потребители обычные, обыватели, мы этого не знаем, но статистика говорит о том, что спецслужбы не дремлют, они всё это действительно блокируют. Достаточно ли? Но если это прорывается — значит, не достаточно. 

    Е.ВОЛГИНА: Прорывается что, вы имеете в виду?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Какие-то разрушительные ролики в TikTok для детей, которые маленькие.

    Е.ВОЛГИНА: Поняла вас.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я про это, про призывы различные к ребятам, которые проходят через интернет; про всякие группы нездоровые и про буллинг в том числе. Буллинг, между прочим, это тоже ещё та история.  

    Е.ВОЛГИНА: Как вы считает сами, вы сами педагог с большим стажем, эта тема сейчас признана проблемной, чтобы с ней системно работать?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да. Мне нравится, что эта тема признана проблемной. Мне вообще очень нравится то, что сейчас происходит, какие шаги принимает государство в отношении детства. Меня назначили 15 января на должность омбудсмена, два года назад, и 15 января Владимир Владимирович Путин обращался…

    Е.ВОЛГИНА: Послание Федеральному собранию.  

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Меня назначили, я вошла в кабинет, включаю трансляцию, и в первых строках Владимир Владимирович говорит: «Детство и дети — это наше всё». Я думаю: «О, как хорошо! Правильно, что я на эту должность согласилась». 

    Е.ВОЛГИНА: А в чём вы видите свою собственную задачу, задачу государства, чтобы побороть это. Потому что я вспоминаю своё: мой школьный период пришёлся на начало 2000-х годов; в принципе, история с буллингом, с травлей воспринималась, как школа — это модель жизни. Ты должен сам с этим каким-то образом справиться; справился, выжил — молодец. А сейчас к этому очень бережно относятся, начали относиться, по крайней мере. 

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Вопрос буллинга — не вопрос сегодняшнего дня, вы правильно говорите, Женя. Он был всегда, и в моём детстве он был, и в вашем, и в детстве моего внука наверняка будет. Но вопрос зрелости ребёнка — выход из прессинга. Если раньше буллинг был в школе, и вы приходили домой, шли на секцию — буллинга нет, и вас ничего не преследовало, и у вас была передышка.    

    Е.ВОЛГИНА: Отдушина.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: У вас была передышка. То сейчас, когда подросток, которого буллят в школе,  приходит домой — его буллят в соцсетях. У него нет передышки, он обложен со всех сторон, он чувствует угнетённость со всех сторон. Может ли он справиться с этим сам? Кто-то может, кто-то нет.

    Е.ВОЛГИНА: Не все.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Поэтому здесь вопрос буллинга стоит остро. Вопрос буллинга, могу сказать, как решается в Москве. В каждой школе Москвы до конца этого учебного года созданы будут, сейчас практически в большинстве уже работают, не первый год, не думайте, что это ноу-хау именно сейчас, просто сейчас взято на контроль, что в каждой школе будет создана школа примирения. Что такое школа примирения? У нас есть медиация. Что такое медиация? Медиация — когда я вне конфликта, я просто переговорщик, и я вас мирю. Что такое примирение? Это восстановительная практика, и она работает не на погашение конфликта, как медиатор, а на предотвращение конфликта. Он учит детей, как не войти в конфликт, а не как уже из него выходить. Ну, в том числе и это, но самое главное — как уйти от конфликта, как предотвратить это. Это такой навык, который будет ребёнку на всю жизнь полезен, потому что конфликты нас преследуют всю нашу жизнь.  

    Е.ВОЛГИНА: А кто туда ходить будет? Или направлять будут?

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Подождите. Во-первых, этим занимаются старшеклассники, это даже не взрослые. Это проучиваются взрослые на предмет, как организовать школу примирения среди старшеклассников. И старшеклассникам даётся право мирить маленьких.

    Е.ВОЛГИНА: Интересно.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: И тем самым самим отрабатывать в себе эти вещи. Понятно, что когда конфликт уже есть и старшие могут вмешаться, но идея как раз выросла на почве самоуправления школы. В школе, где это было развито, — школа примирения точно работала. Там, где самоуправление не очень, где детям не очень доверяют… самоуправление — это, значит, нет доверия детям; там и школа примирения тяжело идёт. А если всё хорошо с доверием, и должно быть хорошо с доверием, у нас есть очень хорошие примеры. Я этим очень плотно занимаюсь, и детский совет при уполномоченном тоже, ребята вовлечены в это во всё.

    Хочу большое спасибо сказать московскому эксперту — это Коновалов Антон. Может быть, вы к себе его пригласите, про школу примирения он прекрасно расскажет. Это эксперт российского уровня, он учит всю Россию. И благодаря его усилиям, благодаря усилиям департамента образования, тема по буллингу, надеюсь, у нас будет иной.    

    Е.ВОЛГИНА: Андрей задаёт вопрос как раз в прикладную к нашей теме: «Что делать, если в классе с ребёнком учится очень агрессивный, неуравновешенный ребёнок? С ним работает школьный психолог, но результата особо нет». 

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Если ребёнок такой есть, во-первых, у нас разные все дети, у нас есть дети не только неуравновешенные. Следующий вопрос будет: «У нас учится ребёнок на коляске, что с ним делать? Он мешает детям выезжать на завтрак, перегораживает дверь». Вопрос педагогического мастерства: он же в школе, он не на улице, с ним рядом находятся взрослые и педагоги, у него есть семья. Здесь уже вопрос: как работать с семьёй? Если, например, семья не слышит, что у ребёнка есть проблемы… Тоже могу рассказать историю, как директор школы. Например, психолого-педагогический консилиум школьный вызывает маму с папой и говорят: ребята, у вас ребёнок в первый класс пришёл; мы видим, что вам необходимо пройти Центральную медико-психологическую комиссию (ЦМПК), надо заключение; ребёнку нужна коррекционная помощь. Это чаще всего бывает или начальная школа, младшая начальная школа (1-2 класс) или чаще всего даже до школы. Родители встают в жёсткую оппозицию и говорят: перерастёт, у нас всё хорошо, ничего нам не надо; это вы что-то навыдумывали. И так далее.

    О чём это говорит? Первое, нет доверия к школе, то есть нет доверия к специалистам, которые хотят помочь. Никто не хочет беды ребёнку, все хотят помочь, и понимают, что есть вещи, которые корректируются только в раннем детстве. И если их сейчас не откорректировать, этот хвост потащится дальше. И в средней школе это будет неуправляемая история, и потом эти же родители будут от этого страдать.

    Но так как это первый ребёнок, опыта нет у родителей, они не понимают; им кажется, что это норма, что это перерастёт; бабушки-дедушки тем более это всё поддерживают — они же любят его абсолютно. Нет доверия к школе, они не доверяют специалистам. У меня здесь вопрос: они нарушают права своего ребёнка? На мой взгляд, да, нарушают, они отказывают ребёнку в коррекционной помощи, тем самым ставя под сомнение его успех, дальнейшую социализацию во взрослой жизни.

    И уметь надо доверять. Я перед новым учебным годом всегда это говорила и говорю. И когда была директором школы, говорила: ребята, вы отдаёте самое дорогое, что у вас есть в школу; вы отдали ребёнка в школу; вы готовите, вы собираете портфель, покупаете красивую одежду; вы говорите «у тебя всё получится, всё отлично». Ребёнок начинает ходить в школу. Что-то вам не понравилось: классный руководитель не так сказал. Вы при ребёнке имеете право сказать «да чё с ней разговаривать, вы её видели?». И начинается обсуждение классного руководителя, а при этом ваш ребёнок в неё влюблён уже. Вы же до этого говорили ему «всё хорошо». Он уже за неделю в неё влюбился, тут оказывается, что нет. Ребёнок начинает врать, он же вас больше любит. А в то же время и учительницу он любит, она ему нравится.

    Е.ВОЛГИНА: Диссонанс в голове.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Он начинает выкручиваться, врать и говорить «слушайте…». Он ничего на самом деле не говорит, он просто молчит, а внутри у него полный разрыв идёт, потому что родителям он тоже верит. Он к ней присматривается — прекрасно ведёт уроки, она ему нравится. Он же не может маме сказать «мам, замолчи, она хорошая». Он не может это сказать. Вы научаете ребёнка врать.

    Е.ВОЛГИНА: Про доверие, да.

    О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Из таких мелочей всё складывается. Надо быть очень внимательным к словам, очень внимательным к своим мыслям. Когда с вами рядом ребёнок, надо быть просто внимательным. Надо смотреть в глаза своему ребёнку, и тогда у вас не будет вопросов «что у тебя случилось?» или «что не случилось?» и так далее. Вы увидите всё это. А когда для вас ценности это не представляет, то вы и не смотрите ни в глаза, а чаще ни в дневник. А потом мы говорим с вами, здесь обсуждаем трудных подростков.

    Е.ВОЛГИНА: Ольга Ярославская была с нами, уполномоченные по правам ребёнка в Москве. Ольга Владимировна, спасибо, ждём вас снова.

    Версия для печати

Связь с эфиром


Сообщение отправлено