Е.ВОЛГИНА: 15:06 в столице. Радиостанция «Говорит Москва», 94,8. У микрофона Евгения Волгина. Всем добрый день. Программа «Умные парни».  И наш умный парень сегодня Ольга Ярославская — уполномоченный по правам ребёнка в Москве. Здравствуйте, Ольга Владимировна. 

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Здравствуйте.

Е.ВОЛГИНА: Наши координаты: 7373-94-8 — телефон; SMS +7-925-8888-94-8; Telegram для ваших сообщений govoritmskbot. Смотреть можно в YouTube-канале «Говорит Москва», стрим там начался.

Давайте про новый учебный год начнём, потому что основной вопрос следующий. Понятно, много всяких новых правил, новые предметы, новые учебники, какая-то унификация, но главным образом у родителей основная тревога — это как моё дитятко будет там, чтобы моего дитятку не травили, чтобы у моей дитятки не вырабатывался невроз, чтобы учёба была учёбой, а не поводом для того, чтобы потом обращаться к врачу. Откуда это? Это всегда так было: начало учебного года — равно невроз какой-то или это веяние последних лет, потому что родителей постоянно заставляют сомневаться в своей компетенции, в компетенции своих детей и так далее?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я бы начала с рецепта такого: конечно, надо успокоиться. Наверное, темп нашего мегаполиса, если мы поговорим о том, что в Москве и что в других регионах, то там нет такого, что происходит у нас в городе. Объясню почему. Потому что Москва-труженица, мы живём с вами в таком темпе и таком ритме, что наши дети вынуждены подстраиваться под этот темп и ритм. Они же видят, сколько вы работаете; они видят, какие надежды вы на них возлагаете. Ведь ребёнок в маленьком возрасте, если мы говорим о младшем школьном возрасте, он абсолютно априори любит родителей и он, конечно, хочет им соответствовать. А нам, москвичам, соответствовать очень сложно. Уважаемые родители, задумайтесь об этом. Ребёнок хочет вам соответствовать, он хочет, чтобы вы его любили. Он будет жить в вашем темпе, он будет бежать туда, куда бежите вы, а у вас сто пятьдесят историй. У вас нет возможности полежать на диване и расслабиться, нам надо обязательно всё вложить в него сразу, ещё до школы.

Е.ВОЛГИНА: Сто пятьдесят миллионов кружков.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да. А ещё кружок по фото, а ещё мне петь охота; да ещё зоопарк прошёл, да ещё тут выставка — ну как же мы пропустим. А ещё Луна! А Луна такая в следующий раз будет в 2037, надо ночью ребёнка разбудить, Луну ему показать. Мы же все такие, понимаете. Мы сами заточены на это движение и ребят туда же подтаскиваем, а детство — это прекрасная пора неторопливого созерцания.   

Е.ВОЛГИНА: Я вам не то что будут оппонировать, но я понимаю отчасти невроз людей, которые говорят: а нам сказали, что к первому классу он должен уметь считать, он должен уметь писать, он должен читать, потому что в школе нам сказали «у нас нет времени учить вашего ребёнка чтению, письму и счёту; он должен прийти подготовленный, а если нет — он будет отстающим, мы его куда-нибудь отправим, а наша школа потоковая, наша школа главная» и так далее. 

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Не могу сказать за всех. Надо конкретно, конечно, говорить, кто это всё говорит. 

Е.ВОЛГИНА: Вы как директор школы в прошлом, я поэтому вам говорю про это.  

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Можно по-разному относиться к объединению школ. Это действительно тема для дискуссий. Но однозначно большой плюс, когда детские сады соединили со школами. Вот эта задача как раз и должна была бы решить то, о чём вы говорите. Потому что когда ребёнок попадает в единую систему образования одной школы в три годика и когда его система видит, и родитель погружается в философию этого конкретного учреждения, в его требования, в его особенности, во-первых, для себя родитель понимает — нам по пути или нет с этой организацией, и выбор пока есть, или же он принимает эту историю, начинает доверять. Если ребёнок требует какую-то коррекционную вещь, если ребёнок особенно одарённый, если ребёнок в тяжёлой жизненной ситуации находится, школа же видит его с трёх лет, она подстраивается. И когда в первый класс ребёнка она берёт, эти вопросы не должны возникать у школы, о которых вы говорите.

Если ребёнок не посещал дошкольное учреждение, мама дорогая, действительно тяжело. Действительно будет тяжело, уважаемые родители, у кого дети не ходили в детский сад. Во-первых, потому что первый вопрос встаёт не про учёбу, а про социализацию. Ребёнок должен научиться общаться с этими тридцатью-двадцатью…

Е.ВОЛГИНА: Введение в коллектив.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Конечно. Если он не обучен, у него это отнимет огромное количество сил. А тут ещё Мария Ивановна у доски, которая говорит «давай учить», а ему надо со всеми подружиться, а ещё любимая игрушка в портфеле, с которой он никак расстаться не может, потому что маленький. Эти вещи надо было, конечно, заранее, уважаемые родители, просматривать, что ребёнок всё-таки должен посещать дошкольное учреждение. Это не потому что вам на работу надо, а потому что это надо рёбенку прежде всего, а потом уже вам на работу.

Е.ВОЛГИНА: История с защитой прав. Вы очень хорошую фразу сказали по поводу того, что надо «помочь ему созерцать» окружающий мир и так далее. История с правами детей, обязанностями детей и правами учителей и обязанностями учителей. Насколько я понимаю, в этом году происходит не то что слом, а то ли переформатирование, то ли иное отношение к тому, что должна нести школа. Говорят: школа всё-таки — это не оказание услуг, это ещё воспитательный аспект. Тут сразу родители: моему ребёнку лишнего не надо, вы его обучите счёту, чтению, письму и так далее. Школа говорит: подождите, у нас тоже есть определённый функционал. С вашей точки зрения, здесь удалось достичь какой-то гармонии? И как понять, где права детей нарушаются, а где не нарушаются, и это преломлённый взгляд родителей на то, что с ним в школе происходит. 

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: О гармонии давайте вообще не будем говорить, потому что достичь гармонии мы не сможем.

Е.ВОЛГИНА: Можно только в медитации и то не всегда.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: По поводу того, «каким путём идём, товарищи?». На мой взгляд, который мне, как уполномоченному по правам ребёнка, честно говоря, нравится, «каждой сестре по серьгам», каждый должен заниматься своим делом. Школа должна учить и воспитывать. Семья должна так же, не устраняясь, но воспитывать ребёнка и обучать. Если мы возьмём закон об образовании, то там написано, что за образование ребёнка отвечает семья, а никак не школа даже. Поэтому эти все опусы родителей, которые не понимают своей ответственности за то, что они обязаны отвечать за образование своего ребёнка. А что это значит? В московской системе образования я могу сказать чётко двумя словами: уважаемые родители, москвичи, научитесь доверять школе, куда вы отдаёте самое дорогое, что у вас есть — своего ребёнка. Если вы не готовы принять эту систему, если вы не доверяете этой системе, у нас есть разные формы обучения: семейное, например.   

Е.ВОЛГИНА: Это дома?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Это дома. Ну вы не доверяете этой системе. Ну вам зачем? Самим мучиться, ребёнка мучить и всё время давать оценочный негатив системе, воспитывая в ребёнке.., вы представляете, что в ребёнке происходит? Ещё, самое главное, когда такой негативный родитель, который систему не принимает, её критикует, причём он критикует при ребёнке, чему он учит ребёнка? Вот он привёл своего ребёнка в первый класс; прекрасный учитель, молодая красивая, может быть, не очень опытная, но хорошая; учитель нравится ребёнку и он слушает её. Для него это ново, для него открытие, ему всё интересно, всё хорошо. Приходит ребёнок домой. Вы, уважаемые родители, говорите: да у неё опыта работы нет, да она неправильно сложила предложение интонационно, она ещё безграмотна! И ваш ребёнок, который слушает это, он думает: я кого больше люблю, я маму люблю, но мне учитель тоже нравится; и мне же мама говорит «учительницу всё равно слушайся, хорошо себя веди в школе».

Уважаемые родители, будьте последовательны и думайте, что вы говорите своим детям. И даже если вам не нравится какой-то учитель, я это повторяю из года в год, пожалуйста, закройте дверь. Вы ребёнку должны говорить только одно, чтобы он был успешным: ты учишься в самой лучшей школе (даже если это не так). Проследим мысль. Если вы его отдали в плохую школу, это чья ответственность?

Е.ВОЛГИНА: Родительская, конечно.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Значит, вы не любите ребёнка, вы зачем его отдали в плохую школу?

Е.ВОЛГИНА: Могли перевести, в конце концов, если не нравится.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: И потом так же критиковать следующую, да? И так поэтапно.

Е.ВОЛГИНА: Потому что не нравится.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Так примите. У нас есть управляющий совет, у нас есть огромные чаты, у нас есть mos.ru, у нас есть уполномоченный по правам ребёнка. Давайте менять систему, если вам не нравится. Но детей вы сюда не втягивайте. Вы разделите: ребёнка отдельно, свою правотворческую деятельность отдельно. Ни в коем случает, уважаемые, не смешивайте. Ребёнок должен только знать, что он учится в самой лучшей школе, что у него самый лучший учитель, что у него самый крутой портфель, у него самые лучшие родители и он самый счастливый. Если вы начинаете при ребёнке всё ломать, вы ломаете внутри него всё, и ребёнку очень тяжело с этим справиться. А потом мы говорим, почему надо пить успокаивающее и почему нам надо ребёнка выстроить, чтобы он хорошо учился. Да он не будет учиться хорошо, вы же сказали ему, что это плохая школа. Зачем ему учиться, если школа плохая?  

Е.ВОЛГИНА: Я вспоминаю собственный опыт, уже давно школу окончила, обычная районная школа. У меня даже не возникало сомнений, что где-то может быть лучше. Ну, везде наверно одинаково: классный руководитель — классная, здесь тоже здорово. И так прошло время. Хотя наверняка были более крутые гимназии и прочее.  

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Так всегда бывает, у нас же пословица, что «у соседского…»

Е.ВОЛГИНА: Лучше всё, конечно.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: У соседа всегда всё лучше. Ещё раз, самая лучшая школа, уверяю вас, это та, которая у вас около дома, под домом. Почему? Я вас буду убеждать в этом, уважаемые. Потому что когда вы ребёнка начинаете куда-то возить, вы лишаете ребёнка двора, вы его лишаете друзей дворовых, и он в своём классе не сможет проводить с ними свободное время после уроков. А ведь вся движуха детская и вообще вся дружба, она не в школе, она после уроков начинается. Получится, что в самом классе он будет «прописываться» долго, потому что у них свои секреты будут, своя жизнь послешкольная, свои компании, а у вашего не будет. И во дворе, где он живёт, он тоже будет чужой.

Спасти что ситуацию может — допобразование. Если у вас допобразование хотя бы где-то около дома, там появятся какие-то друзья. Надо об этом думать, потому что ребёнок — это не только школа, это не только образование, но это социализация. Это крайне важно, чтобы у ребёнка были друзья. Без этого никак. Иначе потом, когда начнётся пубертат, будет очень сложно.

Мы сейчас говорим, уважаемые радиослушатели, всё-таки о детях начальной школы, про «началку» я упор делаю, потому что здесь закладывается основной фундамент взаимодействия и родителей со школой, у кого первый ребёнок, и у самого ребёнка отношение к учёбе. Очень важно, конечно, вхождение, для первоклассников это очень важно. Первые месяц-два на «мягких лапах», понимать, что вы говорите, как вы говорите, что вы оцениваете, как вы относитесь к школе, с каким придыханием и так далее. Поддержите своего ребёнка.  

Е.ВОЛГИНА: Слушатель пишет: «А специалист разбирается в теме».

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Опыт.

Е.ВОЛГИНА: Ольга Ярославская у нас, уполномоченный по правам ребёнка в Москве. Ольга Владимировна, за тот период, сколько вы на этой должности, с какими основными задачами и сложностями вы сталкивались?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: У меня изначально вся работа связана с проблемами.

Е.ВОЛГИНА: Я поясню. Когда речь идёт об уполномоченных по правам детей, возникает хрестоматийное представление, что где-то неблагополучные семьи, какие-то брошенные дети, нарушение прав детей тотальное где-то.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: В том числе.

Е.ВОЛГИНА: Но это обычно не про Москву, а это обычно (так сложилось почему-то в голове) про какие-то неблагополучные регионы. И как будто бы в Москве такого быть не может, потому что это большой город, здесь всё налажено, здесь как будто проблем поменьше, чем везде.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: В Москве что налажено — в Москве налажена система помощи, вот она налажена абсолютно. Но ведь корень проблемы в семье, а семьи везде одинаковые, и семьи у нас закрыты. И подчас мы уже видим, что надо вмешиваться государству и помогать ребёнку, когда уже горит, а не болит. И вот тут вмешивается государство. На пути помощи ребёнку и семье всё отлажено, но профилактически везде одинаково. И Москва стоит на такой же позиции, как и все регионы — семья закрыта и в семью мы не входим до тех пор, пока что-то, извините, не случится.  

Е.ВОЛГИНА: А как должны быть иначе? Это как с больным зубом. Условно, у человека заболел зуб, он пошёл просить помощи.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Если ребёнок находится в системе образования, если он находится в системе здравоохранения (потом я своё «если» поясню), тогда у нас есть маркёры, которые дают возможность каким-то образом определить неблагополучие ребёнка. Например, ребёнок приходит на медосмотр и врач видит на ребёнке синяки. Ребёнок приходит на физкультуру, учитель видит синяки. Ребёнок питается в школе, заглатывает пищу, не жуя, явно голодая, явно недобирая в весе. То есть такие маркёры, по которым система отслеживает. И есть чёткое понимание, как это работает дальше, т.е. как это передаётся в соцслужбу, в опеку и так далее. Не будем сегодня это обсуждать. Это действительно работает.

Подумайте, пожалуйста, что у нас так придумано, что мы ребёнка можем никуда не водить. Мы его можем не водить в медицинское государственное учреждение, он может быть в частном, а это другая история. Мы можем его не показывать в образовании от слова «совсем».  

Е.ВОЛГИНА: Ни сад, ни школа, ничего.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да, абсолютно никак. Мы можем его учить дома, учить самостоятельно, закон это позволяет. Вот она история. Я когда задаю этот вопрос, мне говорят: почему вы только об этом спрашиваете, вы знаете таких детей? Я говорю: а как я их узнаю, я их и не узнаю, но я могу допустить, что такие дети есть. И это опять же ответственность взрослых. У нас до сих пор есть дети-маугли, в нашем XXI веке.

Е.ВОЛГИНА: Периодически новости эти появляются. Вскрыли квартиру: горы мусора, дети с вросшими резинками в волосах. 

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Совершенно верно. Я из советского прошлого, пионерка, комсомолка — нельзя стучать, мы не стукачи! Уважаемые москвичи, если где-то за стенкой плачет ребёнок не переставая и долго, если вы видите, что с этим ребёнком никогда не ходят гулять, я вас уверяю — стучите, пожалуйста, стучите уполномоченному. Потому что это как раз то, что соседи должны говорить. Вы можете про пьяного дядю Гришу не написать, но если вы знаете, что там ребёнок, даже если это не подтвердится, лучше написать. Я периодически получаю эти письма, достаточное количество, и каждый случай проверяется, причём день в день. 

Е.ВОЛГИНА: Реагирование настолько быстро.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да. Не бюрократически «через месяц ответим», именно это отрабатывается день в день. 

Е.ВОЛГИНА: Из этих случаев, насколько часто действительно подтверждается, а не просто кому-то сосед насолил и давай-ка я. 

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Пятьдесят на пятьдесят. Бывает и «насолил». Очень часто бывает, когда тяжёлый бракоразводный процесс, начинают так вредить. Вы знаете, лучше десять раз выйти на нормальную семью и один раз помочь — когда какой-то случай, чем вообще потерять хоть одного ребёнка. Поэтому у каждого своя работа, все её делают. А вам не быть равнодушными, потому что ребёнок сам за себя попросить не может, особенно маленький ребёнок.

Е.ВОЛГИНА: Самое бесправное существо, самое беззащитное.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я хочу вам один случай напомнить. Этот мальчик Али завтра идёт в первый класс. Эту ситуацию наверно вы вспомните, когда отчим, наказывая этого ребёнка, посадил его в сугроб, засунул руки в сугроб, и мальчик отморозил все пальцы, они были ему ампутированы. Они не граждане России, они приезжие, и они были только полгода здесь. Но когда ребёнка стали обследовать, на ребёнке нашли шрамы — об него тушили сигареты, он был где-то порезан. Мальчик абсолютно с сохранным интеллектом, хороший, прекрасный парень. Потом Следственный комитет стал раскручивать: нашли аккаунты, когда он был ещё у себя на родине, и уже там он попадал; там какая-то дальняя родственница мальчика. И это опять затёрли, то есть опять спустили, и они сбежали к нам. Представляете, садисты. Они находятся под следствием, и отчим, и мать. У матери был ещё маленький ребёнок. Они сейчас находятся у нас, под нашей опекой. Я за судьбой этого мальчика слежу. Я к чему, это же их родные дети. Что в голове у людей, которые так издевались?

Е.ВОЛГИНА: Психиатрический диагноз, я думаю.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Нет, они абсолютно нормальные.

Е.ВОЛГИНА: Серьёзно?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да, они прошли психиатрию.

Е.ВОЛГИНА: А откуда это берётся?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я не могу этого вам сказать. Уважаемые радиослушатели, сейчас мы этому мальчику очень ищем опекуна, он очень хороший парень.   

Е.ВОЛГИНА: Опекунство — это не усыновление?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Нет. Это опекунство.

Е.ВОЛГИНА: Какие формы есть?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Во-первых, у нас сейчас идёт Год педагога и наставника. И вообще хочу вам сказать, что быть опекуном — это не так сложно, как кажется. Здесь, конечно же, огромная ответственность. Если вы изначально любите детей и вы хотите отдать своё сердце, не бойтесь этого. Очень хорошие ребята у нас, очень хорошие дети, они будут вам очень благодарны.

Что такое усыновление? Во-первых, тайна усыновления. Чаще всего такую форму выбирают семьи, которые не могут иметь своих детей. Они хотят, чтобы этот ребёнок был их родной. То есть это ребёнок, который пользуется всеми правами, как родной ребёнок. То есть он наследует за вами имущество, он берёт вашу фамилию. Тайна усыновления: никто знать не будет, что он не родной. И так далее. Это усыновление.

Опекунство — это немножко другая история — когда все всё понимают, когда вы говорите: я твой старший товарищ. Если я буду хорошей мамой — ты назовёшь меня мамой, если я буду тебе просто старшим товарищем… Например, вы взяли ребёнка подросткового возраста, ну как он вас мамой назовёт? Может быть, в разговоре для чужих назовёт мамой, чтобы вопросов не задавали, а лично — навряд ли, будет называть по имени, как старшего товарища.

Какие у нас проблемы? Когда у нас ребята задерживаются в социальных учреждениях, это братья и сёстры. Потому что по закону мы не можем их разлучать. Например, если дети остались без родителей, три, четыре, пять детей и они все разновозрастные, здесь очень тяжело найти опекуна. На пять детей, конечно, надо решиться. Для этого в Москве есть другая форма.

Е.ВОЛГИНА: Патронат.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Нет. У нас есть приёмные семьи. Это профессиональные семьи, которые получают заработную плату и которые берут до десяти детей. Дети могут быть с инвалидностью. Это люди, которые таким образом в семье воспитывают ребёнка, отдавая сердце, душу. Да, профессионально, да, получая за это зарплату. А почему нет? Но при этом дети находятся в семье. Они относятся друг к другу как братья и сёстры. На моём особом контроле находятся ребята, которые были из ДНР и ЛНР. У нас тоже такие семьи есть, которые приняли этих ребят-сирот. Всех их объезжаю периодически, всё хорошо. 

Е.ВОЛГИНА: Ольга Ярославская с нами, уполномоченный по правам ребёнка в Москве. Сейчас будет информационный выпуск, потом мы продолжим.

НОВОСТИ

Е.ВОЛГИНА: 15:36 в столице. Радиостанция «Говорит Москва». У микрофона Евгения Волгина. Мы продолжаем. Ольга Ярославская с нами, уполномоченный по правам ребёнка в Москве. Про детей говорим. Теперь перешли на судьбы детей, которые оказываются в сиротских учреждениях. Была на этой неделе статистика в «Известиях», что 20 тысяч детей по стране попали в детдома по заявлению родителей. То есть здесь речь идёт именно о профилактике социального сиротства. Потому что многие комментаторы поспешили, «вот, родители сами сдают своих детей в детдома, какой кошмар!». Видимо, никто дальше заголовка не читал.

То есть речь идёт о каких-то сложных жизненных ситуациях и так далее, но по каким-то причинам эти дети задерживаются в этих учреждениях. И в любом случае, это самая крайняя мера. Как я понимаю, основная задача — сделать так, чтобы дети всё-таки не попадали, были с родителями и стресс не испытывали, если нет угрозы жизни. Но должна быть работа с семьёй, чтобы дети не изымались из этой семьи, а этим семьям помогали. Но это опять упирается то ли в деньги, то ли в инициативность органов на местах, не знаю, во что.  

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: На самом деле, когда читаешь статистику — 20 тысяч — сразу хочется рыдать и плакать. Вы совершенно правы, что это не совсем так, как представило СМИ. Я могу по Москве сказать, что в Москве детей, которые по заявлению родителей помещены в сиротские учреждения, всего сто человек. Много это или мало? Это достаточно.  

Е.ВОЛГИНА: Чтобы начать работать.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Все работают. Из-за чего попадают ребята в сиротские учреждения именно по заявлению. Во-первых, никто не выбирает ситуацию, когда люди теряют жильё, — обыкновенный пожар. Сгорает дом, сгорает квартира, ребёнка куда деть?

Е.ВОЛГИНА: К родственникам, если они есть.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: А если их нет. Следующая ситуация: мама воспитывает одна ребёнка и у мамы онкология. Мама, даже находясь дома, не может обслуживать ребёнка; она одна, у неё нет родственников. Она не может пятилетней девочке ничем помочь, потому что она лежит, у нее последствия от химиотерапии. Я говорю о семьях, которые до полугода здесь держат детей.

На самом деле это здорово, что такая возможность у семьи есть. Давайте перевернём немножко этот ракурс. Если семья нуждается, действительно что-то произошло катастрофическое, ребёнок не должен страдать. Ребёнок не должен голодать, скитаться, нести тяжести взрослых, ваших просчётов, если вы что-то сотворили со своей квартирой. Разберитесь, найдите работу, вылечитесь, и вот он, ваш ребёнок тут. Вы добровольно отдаёте своего ребёнка.

У нас есть в Москве учреждение, где можно укрыться от насилия, куда может прийти женщина с детьми. Она замужем, у неё есть семья, но она добровольно. Как хорошо, что ей есть где укрыться. Потом она разберётся. Подключают юриста, ей помогают всячески. Если она безработная, значит, ей ищут работу; если у неё нет профессии — её научат. То есть ей реально помогают.

Есть другая проблема, вы правильно затронули, как работать с семьёй, если все пьют и лечиться не хотят. Вот проблема. Потому что по нашему закону это всё носит добровольный характер.

Е.ВОЛГИНА: В смысле, лечение.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да, психиатрическое лечение — это добровольный характер.

Е.ВОЛГИНА: Если он представляет опасность для себя и окружающих, тогда приедет машина и заберёт.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Это только суд определяет, это всё очень непросто. В этой ситуации что делать? Если была хорошая семья и, например, при жёстком разводе психика женщины не выдерживает и мама просто сходит с ума, а папа отказывается от детей, куда детей девать?

Е.ВОЛГИНА: Если ещё никаких родственников нет.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: У нас очень много приезжих. Если мы возьмём статистику, у нас коренных москвичей меньше десяти процентов. Бывает такое, что просто не хотят на родственников перекладывать свои проблемы. Разные ситуации, это же люди. Поэтому если город и страна предоставляют любые возможности для того, чтобы ребёнок оказался в безопасности, в безопасной среде, это должно быть. Можно ли вмешиваться в семью? Нет, нельзя. Но если семья просит помощи, ей необходимо помогать. Потом, извините, мы забываем, что не принято об этом говорить. Мы хоть и говорим, что мы общество, которое принимает инклюзию, которое понимает детей-инвалидов, слушайте, вы много детей-инвалидов видите на улице?  

Е.ВОЛГИНА: Нет.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: А потому что они все по домам сидят. А потому что, что бы мы не говорили, мы ещё не доросли до того, чтобы ребёнка-инвалида воспринимать в обществе так же как здорового ребёнка, и родители их просто прячут, они прячут их по своим домам. А мама тоже имеет право просто устать от того, что у неё пятнадцать лет лежачий ребёнок-инвалид. 

Е.ВОЛГИНА: Это тогда вопрос работы не просто каких-то органов, это вопрос не то что перестройки менталитета, а это какая-то работа с обществом.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Конечно.

Е.ВОЛГИНА: Без навязывания. Что говорить о детях-инвалидах, про младенцев — ты сюда не ходи, ты тут не корми, ты в самолёт не садись. Какая-то иностранная авиакомпания даже предложила доплаты, чтобы не было рядом маленьких детей. В итоге, как только человек появляется на свет, его родителей начинают тюкать — ты не такой, ты не сякой, ты должен сделать так, ты не должен другим мешать. А куда деваться? А что делать? И он один на один со своими проблемами остаётся.

Слушатель наш пишет (очень распространённая точка зрения): «У меня представление об органах опеки, как о наборе злобных женщин, которые рождены командовать и повелевать. По любому придуманному поводу заберут у тебя ребёнка. И лучше хранить детей от этой службы подальше ради них же». Я должна была это зачитать.   

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Мы все живём, конечно, мифами. Уважаемый радиослушатель, я готова выйти с вами на связь и провести вам экскурсию в любую московскую опеку, в которую вы сочтёте нужным, для того чтобы вам рассказали все принципы работы московских опек. Во-первых, абсолютно перестроены московские опеки, как у нас идут перестройки поликлиник, школ. Когда вы не сталкиваетесь с этим…

Е.ВОЛГИНА: Вы думаете, что это страхота какая-то.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да, страхота ещё девяностых годов, когда действительно детей отбирали и неизвестно куда их девали. И вот эта страхота, вы же с ней не сталкиваетесь, но вам кажется, что всё так и осталось. На самом деле опека — это вообще всё другое теперь. У нас в городе существуют семейные центры. Могу немножко ошибиться в единичках, 32 семейных центра было (последний раз я читала статистику). Что это такое? Это набор очень крутых специалистов: логопедов, психологов, юристов, которые вам, уважаемые москвичи, готовы помочь по любому вопросу, или вам нужна просто консультация. Вам надо помириться с женой, у вас бракоразводный процесс, и вам нужен бесплатный медиатор — вы идёте в семейный центр, вам помогут. Вам нужен логопед, по какой-то причине школа отказывает вам в логопеде, например, вы не прошли ПМПК.

Е.ВОЛГИНА: Психолого-медико-педагогическая комиссия.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да, её долго ждать надо, а логопед нужен сегодня. Идите в семейный центр, вам помогут. Москва везде положила для семьи такие подарки. Но не хватает социальной рекламы. Ну, нет этих билбордов.

Е.ВОЛГИНА: Социальная реклама.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: К сожалению, её нет, это я могу признать. Но то, что государство, исполнительная власть реально делает для того, чтобы семья сохранилась, семья если попала в какую-то ситуацию ещё не сложную, но уже непонятную, ей есть куда обратиться — в семейный центр. У нас все органы исполнительной государственной власти имеют маркёры на ребёнка, она может отследить, что ребёнку нужна помощь. Причём эта помощь может быть внутри школы; она может быть внешняя, когда синяки, побои, уже полиция вызывается; она может быть совместно школа и социальная защита, когда надо семье помогать. Я всегда спрашиваю: скажите, пожалуйста, потеря одного кормильца, ребёнок попадает в тяжёлую ситуацию? Все теряются. 

Е.ВОЛГИНА: Вопрос. Если он был единственным кормильцем, то наверно да.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Нет, вы неправы, Жень.

Е.ВОЛГИНА: Потому что есть второй, который тут же начинает суетиться, искать какие-то варианты.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Почему вы думаете про еду? Я же не про еду.

Е.ВОЛГИНА: А про что?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: У ребёнка были папа и мама, и кто-то умирает, мама или папа. 

Е.ВОЛГИНА: Тяжёлая ситуация, конечно.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Однозначно считаю, что эти дети попадают в тяжёлую ситуацию, независимо от материального достатка. Даже если там всё хорошо материально. 

Е.ВОЛГИНА: Психологически тяжёлая ситуация. Понятно.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Конечно. Самое главное, что она тяжёлая и для ребёнка, и для оставшегося родителя, который неизвестно через сколько времени выйдет из этой ситуации, и сможет ли он выйти сохранным из этой ситуации. Да, пенсию они получают по утери кормильца, но ни в какие обороты, чтобы с ними дополнительно работали. Один же родитель есть.

Е.ВОЛГИНА: Пусть справляется со своим горем.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: А то, что родителю самому нужна помощь сейчас нисколько не меньше, чем ребёнку. У нас сфера деятельности — там, где про людей, там, где про детей — там всегда всё очень тонко. Как радио, оно всегда должно волнами передаваться: или ты ловишь эту волну, или у тебя приёмник шипит. Люди, которые в опеке работают, — это люди, которые ловят, а не шипят, когда у вас волны нет. Там сейчас очень чётко поменян контингент в том числе. В департаменте труда и социальной защиты, кому опека подчиняется, есть свой корпоративный университет, который занимается курсами повышения квалификации. Постоянно «прокачиваются». Сама периодически туда приезжаю, смотрю и общаюсь с опекой.

Е.ВОЛГИНА: Короче говоря, нет установки у государства — в любой непонятной ситуации забирать детей, отправлять в детдом и пусть потом ищут. 

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Нет. Маршрутизация у нас у единственных в городе, сейчас кто-то из регионов наверно уже до нас дотянул. У нас весной был съезд уполномоченных по России в Казани, где Москва делилась опытом по маршрутизации детей, когда они (как вы говорите) забираются из семьи. Там совершенно разные позиции. Если ребёнок на улице найден — это один маршрут ребёнка, потому что там родителей искать надо. Если ребёнок оказался в ситуации, когда оба родителя невменяемые, и он в опасности — это другой маршрут, он совершенно по-другому маршрутизируется до соцучреждения и возвращается семье. Эти алгоритмы прописаны в Москве идеально, всё работает. Придумано нами, ниоткуда не списано. Сами придумали и ещё всю страну учим.  

Е.ВОЛГИНА: «Как стать опекуном детишек из ДНР, ЛНР?» — Наталья спрашивает. 

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Наталья, может быть, я сейчас навлеку на себя критику. Я вашу позицию быть опекуном поддерживаю, но позицию быть опекуном детей ДНР, ЛНР осуждаю. Объясню. Я это называю патриотическим романтизмом. А чем дети из других регионов хуже детей из ЛНР и ДНР? У них что, другие глаза, другие руки, у них другие судьбы? Чем они хуже? Почему именно так? Давайте мы посмотрим в наш банк данных сначала. Когда началась СВО и стали обращаться люди, я сразу говорю: я в этом не могу вам помочь; я могу вам посоветовать банк данных российских детей. И если вы реально хотите, не патриотический порыв, а вы хотите стать мамой, вы хотите дать ребёнку, вам какая разница откуда этот ребёнок, какого цвета у него кожа, какого цвета у него глаза и, вообще, русский он или нерусский, совершенно нет никакой разницы.

Е.ВОЛГИНА: Слушатель Константин говорит: «Есть ли у вас, Ольга Владимировна, новости по решению проблемы индуцирования детей, нарушения их прав на общение с отдельно проживающим родителем?» Не очень понимаю, о чём речь.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Жень, я уверена, что человек, который написал этот вопрос, знает, что это та тема, которой я занимаюсь постоянно. Это действительно самая больная тема уполномоченных всех регионов и моя тоже. Речь идёт о бракоразводных процессах, когда делят детей. К сожалению, у меня нет рецепта. Я могу сказать о том, что мы собираем и эту тему не отпускаем. Жду, когда количество перейдёт в качество.

Е.ВОЛГИНА: Количество чего?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Количество ситуаций, количество жалоб, количество статей, количество внимания, круглых столов, различных форумов, которые эту тему поднимают. Я её признаю, её признают все уполномоченные, но мы не можем вмешаться в семью. Что сделала Москва — ежеквартально самые тяжёлые случаи разбираются совместно со службой судебных приставов, где сидит руководитель службы судебных приставов Коновалов, Ярославская сидит, приглашается семья и мы всё это рассматриваем в ручном режиме.

Е.ВОЛГИНА: Семьи приглашаются на беседы какие-то?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Приглашается одна семья заявителя, потому что другая семья прячет ребёнка и скрывается. Речь вот о чём идёт, уважаемые радиослушатели, когда семья входит в жёсткий бракоразводный процесс и у неё есть дети, на мой взгляд, семья, приходя в суд, должна договориться и уже в суд приходить с решением: где будут проживать дети; как они будут общаться; какой порядок. И тогда судья фиксирует уже решение родителей на бумаге. И если это решение было принято, оно исполняется. Но то, о чём говорит радиослушатель, он говорит вот о чём: семья не договорилась, не будет договариваться, не хочет договариваться. Но суд будет. Суд написал решение, они берут это решение и даже не думают его исполнять. Начинается ад для ребёнка.

Мы до перерыва с вами говорили о ценности ребёнка. Мы говорили о том, что берегите своих детей, любите своих детей. Смотрите, два взрослых человека, знакомились, любили, спали, ели, покупали, детей рожали, всё нормально. Что-то произошло. Есть ребёнок, который априори любит и маму, и папу, он их не делит. Они разошлись. Ребёнок уже не понимает. Он говорит: если папа бросил маму, значит, он не любит. Мама будет говорить, что папа плохой, не общайся с ним. И меня же тоже могут бросить, если я буду плохо себя вести. Она же осуждает папу, папа был плохой. Мама начинает на меня ругаться, я буду всё делать хорошо, потому что она меня тоже может бросить. Она же папу бросила, меня тоже бросит.

Е.ВОЛГИНА: Сейчас скажут, что вы слишком глубоко копаете.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Я не глубоко копаю. У меня хорошее образование, я понимаю, про что думают дети. Может быть, я поэтому на этой должности — я понимаю, про что думают дети. 

Е.ВОЛГИНА: Скорее всего, конечно.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Не исполняя решение суда, ведь они отрезают не папу, не маму, они отрезают род: бабушек, дедушек, братьев, сестёр, тёток, дядек, всех отрезают. Ребёнка лишают родового, кровного родства. Это неправильно. Найдите в себе силы, уважаемые, цивилизованные отношения сохранить, чтобы ребёнок не страдал. Доведите своего ребёнка до совершеннолетия, пускай он сам потом выберет и сам сделает выводы. Но разрушать ребёнка и говорить «мама плохая», «папа плохой», вы нарушаете его право на семью, на счастье, на детство. И как это доказать мне?

Я за то, чтобы была введена уголовная ответственность за нарушение исполнения решения суда по бракоразводным процессам по определению общения с ребёнком и места жительства. Я за то, чтобы ввели уголовную ответственность, если кто-то из родителей нарушает решение суда. Мы же какой импульс даём. У нас есть суд. У нас решение суда человека посадить, закрыть — все же исполняют.

Е.ВОЛГИНА: Мгновенно.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Все исполняют. А почему же это решение можно не исполнять?

Е.ВОЛГИНА: Потому что говорят: ну, это семейный спор, идите к приставам.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Есть решение суда. Всё. Семейный спорт — это до. «Семейный спорт» это оговорка по Фрейду.  

Е.ВОЛГИНА: Спор.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: А я говорю «спорт», потому что для многих это объект мести. Про ребёнка никто не вспоминает.

Е.ВОЛГИНА: Он дубина, которого надо в самое больное место тыкать.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Да. А где ценность детства?

Е.ВОЛГИНА: Вы что, это же меня, взрослого, обидели, поэтому я должен сделать ему больно, а дети, для женщин по крайней мере, самое уязвимое место, да и для многих мужчин наверняка.

На фоне всего того, о чём мы с вами говорим, в школах вводится новый предмет — семьеведение. Вокруг него столько всего: кто будет учить; как будет всё это воспринимать ребёнок, который по каким-то причинам воспитывается в неполной семье; как правильно рассказывать; как сделать так, чтобы перекоса не было; какой семейный опыт у учительницы, которая всё это будет делать? А если просто священник придёт, у него какой опыт? В общем, столько всего накрутили. Задача государства понятна, но, как обычно, как только ниже спускается благое, хорошее решение, там уже казус исполнителя возникает.  

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Жень, вы совершенно правы. Я состою в комиссии при Государственной думе семьи и детства, мы как раз вопрос семьеведения очень чётко обсуждали, был круглый стол. Для меня, как бывшего директора школы, вопрос один. Этот предмет нужен. Честно скажу, но кто его так назвал, ну это ужас. Мы когда про детей что-то придумываем, то детей никогда не спрашиваем. Мы всё время думаем, что они какие-то недоделанные. Они же недочеловеки, они же маленькие. У меня детский совет при уполномоченном есть, очень хорошие, разумные дети. В детском совете находятся дети от 14 до 18 лет. Они мне говорят: Ольга Владимировна, мне в расписании напиши «семьеведение», я изначально туда идти не хочу; ну что значит, я ведать семью буду? У меня семья есть.  

Е.ВОЛГИНА: Что вы мне ещё расскажете?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Мало у нас русских слов, что ли? Назовите как-то по-другому: ведение дома, да хоть домостроем назовите, как угодно, но не семьеведение же, прости господи.

Е.ВОЛГИНА: Про любовь.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Всё начинается с любви, например. Проявите креативность какую-то. Бог с ним, семьеведение, поняли, договорились. Теперь следующий вопрос. Дети говорят, что им не хватает, что им нужно. Они говорят: нас никто в школе не учит, например, понять, где любовь, а где влюблённость; сколько надо встречаться; как определить, что это на всю жизнь.

Е.ВОЛГИНА: А что если это не на всю жизнь, что делать?

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: А как сказать нет, если мне парень не нравится, а он за мной ухаживает; я не могу сказать «нет». Ну не умеет девушка сказать. Парень: а я не знаю, как сказать, что она мне нравится. Ребята, подождите, такое впечатление, что вы не в семьях живёте. Вы что, с родителями на эту тему поговорить не можете?

Е.ВОЛГИНА: Они говорят «школа научит».

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: А родители на эту тему не хотят с нами разговаривать. В смысле?

Е.ВОЛГИНА: Потому что они говорят, что «в капусте нас нашли».

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: Ну, типа того. Вопрос опять о доверии,  семейном доверии и внимании к подростку, как часто мы разговариваем с детьми. Почему мне, чужому человеку, старшеклассники эти вопросы задают, я для них совершенно чужой человек, а своим родителям, мамам и папам, они стесняются задать этот вопрос? 

Е.ВОЛГИНА: Это по тем же причинам, почему к психологам ходят, а с мамой и папой не готовы обсуждать эти вопросы или с мужем, с женой, не важно.

О.ЯРОСЛАВСКАЯ: И вопрос, конечно, кто будет преподавать, он для меня тоже стоит. Потому что я тоже понимаю, что к этому предмету нельзя привлечь человека равнодушного, хладнокровного, у которого не горит и который сам имеет за плечами несколько разводов или не имеет детей. Я не смею настаивать, но я бы к этой работе привлекла многодетных. Очень хорошие многодетные семьи — пап, мам — обучила их на курсах, и прекрасно бы они нам рассказали, причём не только хорошее.

Е.ВОЛГИНА: Ольга Ярославская была с нами, уполномоченный по правам ребёнка в Москве. Ольга Владимировна, спасибо. Ждём снова.